Янушкевич, Николай Николаевич (1863–1918). Получил образование в Николаевском кадетском корпусе и в Михайловском арт. уч‑ще, откуда в 1883 г. выпущен подпоручиком в 3‑ю гв. и грен. артиллер. бригаду. Окончил курс в Академии Генштаба в 1896 г. Вся дальнейшая служба его прошла в петербургских канцеляриях. Попутно с 1910 г. он был профессором военной администрации в Военной академии.
Юденич Николай Николаевич
Юденич, Николай Николаевич, род. в 1862 г. Получ. военное образование в 3‑м воен. Алексеевском уч‑ще, откуда выпущен в 1881 г. в л. – гв. Литовский полк. Оконч. Академию Генштаба в 1887 г. Дальнейшая служба его протекала в различных войсковых штабах: во время Русско‑японской войны Ю. командовал 18‑м стрелк. полком, причем был ранен. В 1905 г. – к‑р 2‑й бригады 3‑й стрелк. див. В 1907 г. – ген. – квартирмейстер штаба Кавказского воен. окр.
Эверт Алексей Ермолаевич
Эверт, Алексей Ермолаевич (1850–1916). Получил образование в 1‑й Московской военной гимназии и в 3‑м воен. Александровском уч‑ще, откуда выпущен в 1876 г. в л. – гвардии Волынский полк, с коим участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 г. Оконч. Академию Генштаба в 1882 г. Служил в разных войсковых штабах и около года командовал 130‑м пех. Херсонским полком. Во время Русско‑японской войны был с окт. 1904 г. ген. – квартирмейстером при главнокомандующем Куропаткине, а затем с марта 1905 г. нач. штаба 1‑й Маньчжурской армии также при Куропаткине.
Щербачев Дмитрий Григорьевич
Щербачев, Дмитрий Григорьевич, род. в 1857 г. Образование получил в Орловской воен. гимназии и в Михайловском арт. уч‑ще. Службу начал 1876 г. в 3‑м конном бат‑не и в гв. конно‑артиллерийской бригаде. Оконч. академию генер. штаба в 1884 г. Служил в разных штабах в Петербурге. В 1906 г. – нач. 1‑й Финляндской стрелк. див. бригады. С 1907 г. по 1912 г. – нач. Военн. Академии.
Черемисов, Владимир Андреевич, род. в 1871 г. Получил образование в Бакинском реальном училище и на Военно‑учил. курсах Моск. пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1891 г. подпоручиком в 17‑ю арт. бригаду. Оконч. Академию Генштаба в 1899 г. Служил в разных войск. штаб. В 1908 г. – нач. штаба кав. див. В 1911 г. – препод. Военной академии. Во время мировой войны Ч. в 1915 г. занимал должность ген. – квартирмейстера 5‑й армии, но был удален из генштаба за упущение по службе и после этого командовал бригадой.
Сухомлинов Владимир Александрович
Сухомлинов, Владимир Александрович, род. в 1843 г. Получил образование в 1‑м Петерб. кадетском корпусе и в Николаевском кав. уч‑ще, откуда в 1867 г. вышел корнетом в л. – гв. уланский полк в Варшаву. Оконч. Академию Генштаба в 1874 г. Во время Русско‑тур. войны (1877–1878 гг.) состоял в распоряжении главнокоманд. Дунайской армией. В 1878 г. – правитель дел Академии Генштаба. В 1884 г. – к‑р 6‑го Павлоградского драгунского полка. В 1886 г. – нач. офицерской кав. школы. В 1897 г. – нач. 10‑й кав. див. В 1899 г. – нач. штаба Киевского воен. окр. В 1902 г. – пом. командующего войсками Киевского воен. окр.
Сиверс Фаддей Васильевич
Сиверс, Фаддей Васильевич (1853–1916). Получил образование в классической гимназии и в Варшавском пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1872 г. в Петерб. грен. полк. Участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 гг., командуя ротой. Оконч. Академию Генштаба в 1881 г. Служил на разл. штабных должностях. Около года командовал 16‑м грен. Мингрельским полком. В 1904 г. – командовал 27‑й пех. дивизией. В 1906 г. – нач. штаба Виленского. воен. округа. В 1908 г. – командовал 16‑м арм. корп. В 1911 г. – к‑р 10‑го арм. корп. Во время мировой войны С. командовал 10‑й армией, которая в феврале 1915 г. потерпела жестокое поражение от герм. генералов Эйхгорна и Белова, причем значит. часть ее, окруженная в Августовских лесах, сложила оружие. После этого С. был уволен в отставку и скоро умер.
Янушкевич, Николай Николаевич (1863–1918). Получил образование в Николаевском кадетском корпусе и в Михайловском арт. уч‑ще, откуда в 1883 г. выпущен подпоручиком в 3‑ю гв. и грен. артиллер. бригаду. Окончил курс в Академии Генштаба в 1896 г. Вся дальнейшая служба его прошла в петербургских канцеляриях. Попутно с 1910 г. он был профессором военной администрации в Военной академии.
Юденич Николай Николаевич
Юденич, Николай Николаевич, род. в 1862 г. Получ. военное образование в 3‑м воен. Алексеевском уч‑ще, откуда выпущен в 1881 г. в л. – гв. Литовский полк. Оконч. Академию Генштаба в 1887 г. Дальнейшая служба его протекала в различных войсковых штабах: во время Русско‑японской войны Ю. командовал 18‑м стрелк. полком, причем был ранен. В 1905 г. – к‑р 2‑й бригады 3‑й стрелк. див. В 1907 г. – ген. – квартирмейстер штаба Кавказского воен. окр.
Эверт Алексей Ермолаевич
Эверт, Алексей Ермолаевич (1850–1916). Получил образование в 1‑й Московской военной гимназии и в 3‑м воен. Александровском уч‑ще, откуда выпущен в 1876 г. в л. – гвардии Волынский полк, с коим участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 г. Оконч. Академию Генштаба в 1882 г. Служил в разных войсковых штабах и около года командовал 130‑м пех. Херсонским полком. Во время Русско‑японской войны был с окт. 1904 г. ген. – квартирмейстером при главнокомандующем Куропаткине, а затем с марта 1905 г. нач. штаба 1‑й Маньчжурской армии также при Куропаткине.
Щербачев Дмитрий Григорьевич
Щербачев, Дмитрий Григорьевич, род. в 1857 г. Образование получил в Орловской воен. гимназии и в Михайловском арт. уч‑ще. Службу начал 1876 г. в 3‑м конном бат‑не и в гв. конно‑артиллерийской бригаде. Оконч. академию генер. штаба в 1884 г. Служил в разных штабах в Петербурге. В 1906 г. – нач. 1‑й Финляндской стрелк. див. бригады. С 1907 г. по 1912 г. – нач. Военн. Академии.
Черемисов, Владимир Андреевич, род. в 1871 г. Получил образование в Бакинском реальном училище и на Военно‑учил. курсах Моск. пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1891 г. подпоручиком в 17‑ю арт. бригаду. Оконч. Академию Генштаба в 1899 г. Служил в разных войск. штаб. В 1908 г. – нач. штаба кав. див. В 1911 г. – препод. Военной академии. Во время мировой войны Ч. в 1915 г. занимал должность ген. – квартирмейстера 5‑й армии, но был удален из генштаба за упущение по службе и после этого командовал бригадой.
Сухомлинов Владимир Александрович
Сухомлинов, Владимир Александрович, род. в 1843 г. Получил образование в 1‑м Петерб. кадетском корпусе и в Николаевском кав. уч‑ще, откуда в 1867 г. вышел корнетом в л. – гв. уланский полк в Варшаву. Оконч. Академию Генштаба в 1874 г. Во время Русско‑тур. войны (1877–1878 гг.) состоял в распоряжении главнокоманд. Дунайской армией. В 1878 г. – правитель дел Академии Генштаба. В 1884 г. – к‑р 6‑го Павлоградского драгунского полка. В 1886 г. – нач. офицерской кав. школы. В 1897 г. – нач. 10‑й кав. див. В 1899 г. – нач. штаба Киевского воен. окр. В 1902 г. – пом. командующего войсками Киевского воен. окр.
Сиверс Фаддей Васильевич
Сиверс, Фаддей Васильевич (1853–1916). Получил образование в классической гимназии и в Варшавском пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1872 г. в Петерб. грен. полк. Участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 гг., командуя ротой. Оконч. Академию Генштаба в 1881 г. Служил на разл. штабных должностях. Около года командовал 16‑м грен. Мингрельским полком. В 1904 г. – командовал 27‑й пех. дивизией. В 1906 г. – нач. штаба Виленского. воен. округа. В 1908 г. – командовал 16‑м арм. корп. В 1911 г. – к‑р 10‑го арм. корп. Во время мировой войны С. командовал 10‑й армией, которая в феврале 1915 г. потерпела жестокое поражение от герм. генералов Эйхгорна и Белова, причем значит. часть ее, окруженная в Августовских лесах, сложила оружие. После этого С. был уволен в отставку и скоро умер.
В начале ХХ века, накануне Первой мировой войны в армиях континентальных европейских государств (без учета флота, а значит и без учета Англии) примерно 70% солдат составляла пехота, 15% - артиллерия, 8% - кавалерия, оставшиеся 7% приходились на авиацию, связь, инженерные и автомобильные войска. Такое же соотношение было и в русской армии.
Основной боевой единицей был полк, и в русской армии он был как одна большая семья. Русские пехотные и кавалерийские полки, кроме номеров, имели названия по городам. Название указывало на место рождения полка или было символическим. Города "шефствовали" над "своими" полками, поддерживали связи, присылали подарки. Казачьи полки назывались по месту формирования, а номер означал очередность призыва.
В полках были очень сильны боевые традиции. Из 350 полков русской пехоты, участвовавших в Великой войне, 140 существовали от 60 до 230 лет, то есть были кадровыми, из них 16 гвардейских полков. Любой офицер и солдат знал историю своей части так детально, будто речь шла о собственных предках. Очень престижными были коллективные отличия, заслуженные полками за подвиги прошлых войн - это могли быть наградные знамена, добавка к названию, серебряные трубы, особые значки или отклонения в форме мундира (например, Апшеронскому полку полагались красные отвороты на сапогах в память о том, что в битве при Кунерсдорфе во время Семилетней войны полк выстоял "по колено в крови").
Памятный знак в честь 200-летия Апшеронского полка
с перечислением сражений, в которых он принимал участие
Очень высоко ставилось понятие офицерской чести. Но и понятию солдатской чести придавалось огромное значение. Устав гласил: "Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военный служащий от генерала до последнего рядового".
Важнейшую роль играли унтер-офицеры. Это были профессионалы высочайшего уровня, костяк любого полка, "отцы родные" солдат - их непосредственные учителя и наставники.
Армия воспитывалась в строгой духовности, священник в полку был далеко не последним лицом. При этом допускалась широкая веротерпимость - мусульманам, католикам, лютеранам, даже язычникам из народов Поволжья и Сибири разрешалось отправлять свои обряды, присягу каждый принимал по обычаям своей веры.
Нередко полковые священники непосредственно принимали участие в боевых действиях своих полков, конечно же, не беря в руки оружия, но до конца исполняя свой пастырский долг. Таких примеров великое множество, приведу лишь один, описанный в "Вестнике военного и морского духовенства" №1 за 1915 год
:
"О полковом священнике 5-го Финляндского стрелкового полка о. Михаиле Семенове сообщают, что 27 августа в бою при деревне Нерово о. Михаил в епитрахили и имея на груди дароносицу со Святыми Дарами все время находился на передовых позициях под жестоким шрапнельным и ружейным огнем. Здесь он лично перевязывал раненых, отправляя их затем на перевязочный пункт, спокойно напутствовал и причащал тяжелораненых. По окончании боя о. Михаил ночью совершил погребение здесь же на передовых позициях убитых в бою.
17 сентября в бою у д. Орская о. Михаил был контужен, но, несмотря на это, лично вынес из-под огня тяжело раненого и доставил его на перевязочный пункт, где причастил всех раненых, напутствовал умирающих и похоронил убитых.
18 сентября, в 12 часов дня, противник стал сильно теснить левый фланг всего боевого расположения; в час дня батальон одного из полков, расположившийся на крайней левой позиции, не выдержал жестокого шрапнельного огня противника и стал поспешно оставлять позиции, грозя увлечь за собой примыкающие к нему части. Видя серьезность создавшегося положения, о. Михаил, не обращая внимания на непрерывный огонь, надев епитрахиль, бросился вперед и остановил часть отступающих".
В подготовке пехоты важное значение все еще имел штыковой бой, учили ему основательно, существовало настоящее искусство фехтования на штыках. А конницу, соответственно, учили мастерски владеть шашками. С началом войны каждому кавалерийскому и пехотному полку придавалась пулеметная команда (8 пулеметов и 80 человек).
В ходе разрастания Великой войны в первую очередь выбивался цвет кадровой армии. Так, только в гвардейских полках к концу 1914 года выбыло 70% нижних чинов (рядовых и унтер-офицеров) и 27% офицерского состава. А уже на второй год войны кадровый состав русской армии был почти полностью сменен на мобилизованных.
Кадровый офицерский корпус русской армии во время Первой мировой войны нес тяжелейшие потери. В 1914 году офицерами стали 2400 юнкеров и пажей. На выпуске юнкеров в Царском селе император Николай II сказал: "Помните еще, что я вам скажу. Я нисколько не сомневаюсь в вашей доблести и храбрости, но мне еще нужна ваша жизнь, так как напрасная убыль офицерского состава может привести к тяжелым последствиям. Я уверен, что, когда нужно, каждый из вас пожертвует своей жизнью. Но решайтесь на это в крайней необходимости. Иначе, прошу вас - беречь себя".
Николай II проводит смотр юнкеров в Царском селе:
Но как было уберечь себя русским офицерам, когда в Уставе русской армии было написано, что офицер своим примером должен увлечь солдат в атаку. В уставах других армий целесообразности давали предпочтение перед доблестью. Может быть, поэтому за первые два года войны из 46-тысячного офицерского копруса среди офицеров младшего звена мало кто остался в строю.
Уже в 1916 году офицерский корпус состоял на 90% из офицеров запаса или получивших офицерский чин на фронте и подготовленных на скорую руку в юнкерских училищах.
Стоит ли после этого удивляться тому факту, что в Гражданской войне, развернувшейся в России еще в ходе Первой мировой, значительная часть офицеров сознательно выступила на стороне "красных"?
Кстати, нельзя не отметить, что упреки в адрес представителей аристократии по поводу того, что будто бы они отсиживались в тылу в своих дворцах и поместьях, когда простой народ проливал свою кровь, не совсем справедливы.
Так, в Великой войне приняли активное участие даже многие члены императорской фамилии. К примеру, бесстрашно воевал, командуя знаменитой Кавказской "дикой" дивизией, состоящей из горцев, великий князь Михаил Александрович, брат царя Николая II. Пять сыновей великого князя Константина Константиновича Романова воевали на фронтах Великой войны, а один из них - Олег Константинович пал смертью храбрых, сложив свою голову за Отечество.
Продолжение следует...
Благодарю за внимание.
Сергей Воробьев.
Офицеры военного времени
Формирование русского офицерского корпуса в годы Первой мировой войны (1914–1918)
Одной из главных причин, изменивших социальный состав русского офицерского корпуса, были большие потери, понесенные им в первые месяцы войны, а также - специфическая система ускоренного обучения новых кадров, ставшая главным источником пополнения командного состава в 1914–1917 гг.
К моменту начала войны в рядах офицерского корпуса насчитывалось 40 590 человек, при этом до штатного расписания не хватало 3000 офицеров. Требовалось срочно увеличить численность командного состава в связи с открытием боевых действий. За короткий срок были исчерпаны все имеющиеся резервы, но так как в ходе мобилизации приводились в боевую готовность одновременно войска первой и второй очереди, приходилось искать дополнительные источники пополнения офицерского корпуса.
В своем отчете военный министр В. А. Сухомлинов отмечал: «Для увеличения числа офицерских чинов образованы источники постоянного пополнения кадров путем ускоренного выпуска из военных училищ, которые дали 8400 человек в 1914 году, и подготовлены к выпуску 10 000; допущены к производству в офицеры частью с экзаменом, частью без экзамена, все нижние чины, имеющие соответствующий уровень образования».
За период с 19 июля по 3 августа (ст. стиль) 1914 г. - начало военных операций в Восточной Пруссии - состав офицерского корпуса увеличился до 98 000 человек. Из них было определено на службу из отставки 1136, переведено с административной должности 516, произведено в прапорщики запаса и прапорщики 2733, сдали экзамен при военных училищах 43, призвано из запаса 2700.
Таким образом, к первым боям кадры для пополнения офицерского корпуса были исчерпаны. Возникала проблема поиска дополнительных источников для восполнения потерь в ходе войны. Большая протяженность линии фронта и огромный размах боевых действий влекли за собой большие потери в личном составе Действующей армии. Незнание условий войны, нарушение противником правил обращения с пленными и парламентерами, применение отравляющих газов и большого количества техники на полях сражений, которые русское общество не было готово воспринять ни практически, ни морально, вело к массовой гибели офицеров на фронте. Только в течение первых пяти месяцев войны из строя выбыло 13 899 офицеров. Общие потери командного состава русской армии за всю войну - 130 959 человек (без учета военных чиновников и врачей) - превосходят все предыдущие кампании конца XIX - начала XX века.
Перед командованием стоял вопрос о скорейшем пополнении офицерских рядов, причем новые командиры должны были отвечать всем требованиям, выдвинутым войной: техническая грамотность, максимальное сближение с личным составом, умение быстро разбираться во взаимодействии различных родов войск.
В сложившейся ситуации, дабы скорее восполнить убыль офицеров в войсках, требовалось обеспечить постоянный приток новых командных кадров. Учитывая, что на первых порах основной контингент учащихся в школах прапорщиков состоял из более или менее образованных солдат, хорошо знакомых с военным делом, начальник Генерального штаба генерал от инфантерии М. А. Беляев выступал за дальнейшее развитие и расширение школ прапорщиков, тем более что к 1 декабря 1914 года в армии не доставало до штатного расписания 14 500 офицеров. Со временем стало увеличиваться количество открытых школ прапорщиков: 12 - в 1914 году, к 1 января 1916 года - 34 школы, к 1 января 1917 года - 38 школ, к осени 1917 года - 41.
В 1915 году, таким образом, армия получила 7608 прапорщиков, в 1916 году - 12 569, а к 1 мая 1917 года общее число составило 22 084 человека. Из приведенных цифр видно, что основным источником пополнения офицерского корпуса в годы Первой мировой войны были школы прапорщиков.
В эти школы направлялись нижние чины, а также люди со стороны с надлежащим уровнем образования (II разряд). Основным составом были представители купечества, мещанства, крестьянства. В школах прапорщиков количество дворян и офицерских детей крайне низко. Всего к 1 мая 1917 г. военные училища и школы прапорщиков окончили 172 358 человек, а с 11 мая по октябрь еще 20 115. Общее число офицеров, произведенных в военное время, составило 207 000 человек. Если еще прибавить произведенных в офицерский чин во время июньского наступления 1917 г., то общее число офицеров военного времени составит 220 000 человек. По подсчетам историков, на данный период офицерский корпус насчитывал 250 000. Таким образом, за годы войны сменился социальный состав русского офицерства и изменился его облик.
Условия войны заставили отказаться от традиционных принципов набора в военные училища, открыв туда доступ любому грамотному человеку. Уровень подготовки же с трудом мог соответствовать офицерскому званию. Поскольку школы прапорщиков уступали военным училищам по качеству преподавания и системе приема, то это сказывалось на положении обучающихся и на их образовательном уровне.
Уже после первых выпусков выяснился низкий уровень подготовки в школах прапорщиков. Также было отмечено несоответствие учащихся требованиям, предъявляемым офицерам: образование, грамотность, правила поведения. Это позволило генералу Адлербергу отметить в докладе Николаю II, что «…большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательной для офицерской среды элементов».
Начальники школ всячески боролись за улучшение качественного состава учащихся. К примеру, начальник 4-й Московской школы прапорщиков полковник Шашковский, назначенный на эту должность с поста начальника 1-го кадетского корпуса и имеющий большой педагогический опыт, применял специальный отбор кандидатов на поступление: «Тотчас после укомплектования прибывшим предлагается написать автобиографию. Оказавшиеся принадлежавшими к профессиям, несоответствующим для перехода в офицерское общество (приказчик, прислуга и т. п.), отчисляются». Однако такие меры целиком зависели от начальников школ и были единичными. Офицерское сословие продолжало пополняться «нежелательными элементами».
Здесь необходимо отметить, что не все выпускники школ прапорщиков попадали на фронт. Многие направлялись в запасные полки и батальоны, где занимались подготовкой маршевых рот. От их знаний зависел уровень подготовки пополнений для фронта, а он был очень слабым. «В армию пришла молодежь, плохо подготовленная в запасных частях… вообще начиная с 1915 года армия стала походить на ландмилиционное войско», - отмечал командующий 8-й армией генерал А. А. Брусилов. Требовалось скорейшее решение проблемы подготовки офицерского состава.
Анализ документов мобилизационного отдела ГУГШ за период 1915–1916 гг. позволяет сделать вывод, что для многих людей школы прапорщиков явились начальной ступенью дальнейшей карьеры. Канцелярия начальника ГУГШ буквально завалена прошениями о зачислении в школы представителей мещан, купцов, крестьян.
В ходе войны офицерский корпус целиком преобразился, приобретя, как и армия, народный характер. Он перестал быть профессионально-этической отгороженной частью общества. Постепенно старый кадровый состав, понесший большие потери и потому практически истребленный, был заменен новым, выпущенным с краткосрочных курсов. Отечественные специалисты отметили, что к концу 1917 г. в большинстве воинских частей из 100 % офицеров 98 % были прапорщиками военного времени.
Таким образом, офицерский корпус не только численно увеличился, но и перешел на новую систему комплектования - бессословную. Юридически офицерство продолжало оставаться привилегированным сословием, на деле же оно состояло из народа, прошедшего ускоренную подготовку.
Попадая в армию, новоиспеченные прапорщики сталкивались с кадровыми офицерами. Хотя последних оставалось немного, они считали себя хранителями и продолжателями традиций русского офицерства, в основе которых лежала служба стране и престолу. Мировоззрение старых кадровых офицеров можно выразить словами одного военного журналиста: «…кто бы воевал, кто обязан подавать пример. Мы, кадровые офицеры. Государство нас даром учило…нам платили жалованье, мы принимали присягу. Наконец, я служу в полку, в котором предки мои совершали легендарные подвиги, не считаясь ни со временем, ни с погодой, ни с численностью врага. Они были герои духа и долга». Совсем другое дело - молодые прапорщики, прошедшие короткий курс обучения. Их положение в офицерском обществе определяла не только профессиональная непригодность, но и полная неподготовленность к тому, чтобы стать офицером. Здесь следует разделять произведенных в офицерский чин на фронте солдат, которые были знакомы с военным делом, и выпускников школ прапорщиков, в прошлом тыловых солдат, ополченцев и студентов, а также людей со стороны, не имевших ни малейшего понятия о воинской службе.
Многие из них шли в армию ради карьеры, особенно после приказов военного министра о положении офицеров военного времени при демобилизации армии. Обладающие хоть каким-нибудь образовательным цензом стремились стать офицерами, чтобы с помощью военной карьеры завоевать положение в обществе. Такими молодыми прапорщиками комплектовался в годы войны офицерский корпус.
Это во многом привело к неприятию прапорщиков кадровым составом армии. «В полках по три-четыре офицера, на которых можно положиться: капитаны и поручики; они командуют батальонами. Остальные прапорщики не могут отличить правой руки от левой», - доносил командующему Юго-Западным фронтом генерал П. И. Лечицкий. Подобное отношение к новым офицерам происходило из-за противоречий в подготовке и воспитании кадровых военных и учащихся ускоренных курсов. Все знания, навыки и общественные нормы, которые раньше офицеры вырабатывали годами, теперь необходимо было пройти за четыре месяца. Неудивительно, что за такое короткое время будущие командиры не успевали освоить даже азы военной науки. «Сегодня на плацу показали трехдюймовую пушку и сделали из нее выстрел. На этом закончилось практическое и теоретическое знакомство с артиллерией. Зато много и усердно занимаемся фортификацией на… классной доске. Настоящих окопов мы не видели, проволочных заграждений тоже».
Во время обучения учащиеся школ прапорщиков практически не получали боевой подготовки, так как начальство считало, что всему можно выучиться на фронте. «Вообще стрелковому делу внимания у нас уделяют очень мало. За четыре месяца было только три стрельбы из винтовки и одна из револьвера».
Сложившаяся в армии обстановка способствовала возникновению внутреннего конфликта между прапорщиками и старыми кадровыми командирами. Во многом к этому приводили пробелы и недочеты в системе ускоренной подготовки. Прошедшие ее молодые офицеры оказывались малопригодными в условиях фронта. Это вызывало у начальства желание сберечь старые опытные кадры, поэтому сплошь и рядом прапорщиков посылали в самые опасные места.
Наиболее жестким отношение к таким офицерам было в гвардейских полках, сумевших в условиях войны сохранить свои старые традиции. Анализ протоколов офицерских собраний лейб-гвардии Волынского, Литовского и Гренадерского полков позволяют выявить следующую тенденцию.
Каждый новоприбывший офицер, в том числе и прапорщики, сперва состоял приписанным к войсковой части, то есть выполнял все функции офицера, участвовал в боях, но не числился в списках полка. По истечении определенного срока офицерское собрание полка решало вопрос о соответствии кандидата офицерскому званию и оставляло за собой право принять его в состав полка или же исключить. Подобные факты отмечает в своих записках генерал А. И. Деникин, занимавший в 1916 г. должность генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта: «Помню, когда после тяжелых боев на фронте Особой (в состав которой входили гвардейские полки. - Н. К.) и 8-й армий генерал А. М. Каледин настоял на укомплектовании гвардейских полков несколькими выпускниками ускоренных курсов. Офицеры эти, неся наравне с гвардейцами тяжелую службу, явились в полках совершенно чужеродным элементом и не были допущены по-настоящему в полковую среду».
Этот факт приведен не случайно. Стечением времени среди выпускников школ прапорщиков стали появляться совершенно не годные к службе люди. Вследствие этого особое внимание высшее командование уделяло вопросу соотношения учащихся временных школ их будущему званию. Примером может служить один из приказов командующего Кавказской армией Великого князя Николая Николаевича от 20 декабря 1915 г., в котором особое внимание уделялось положению, сложившемуся в школах прапорщиков. В нем отмечалось, что молодые офицеры избегают отправки на фронт, причем «…просьбы эти всегда мотивируются расстроенным здоровьем либо слабостью сердца и легких, мешающей нести службу в горах, что нередко подтверждается прилагаемыми к ходатайствам удостоверениями врачей. Равным образом замечено, что школы прапорщиков иногда выпускают лиц уже опороченных судом или с предосудительной нравственностью (что в офицерском корпусе мирного времени считалось совершенно недопустимым. - Н. К.). Ввиду сего приказываю ни под каким видом не принимать в школы прапорщиков лиц, страдающих болезнями, мешающими несению строевой службы, или опороченных по суду и обладающих недостаточной нравственной устойчивостью».
Отношение кадровиков к новопроизведенным прапорщикам четко выражают слова из записанного фронтовым журналистом диалога: «Как вы смеете, прапорщик, меня учить! Щенок! Мальчишка! Кадетик! Фунт соли солдатской не съел, а лезет учить старых боевых офицеров!» Подтверждение подобного отношения можно встретить в воспоминаниях генерала А. И. Деникина, отмечавшего: «Эта замкнутость поставила офицерский корпус в очень тяжелое положение во время мировой войны, опустошившей ее ряды… Офицерство дралось и гибло с высоким мужеством. Но наряду с доблестью, иногда с рыцарством, в большинстве своем в военной и гражданской среде оно сохраняло кастовую нетерпимость, архаическую классовую отчужденность и глубокий консерватизм».
Это отторжение возникло в силу того, что выпускники временных учебных заведений изначально не принадлежали к офицерскому обществу. Они не воспринимали его традиций, законов, культуры, были чужды принципам военной жизни. Конечно, в мирное время в офицерском корпусе было много представителей недворянского происхождения. Однако они получали в военных училищах надлежащее воспитание и образование, которые готовили их к военной профессии. Им внушали многие установки офицерских взаимоотношений, которым те следовали на протяжении дальнейшей службы. Во время войны все выглядело иначе, и профессия офицера стала во многом средством улучшения общественного положения. Поэтому, даже надев погоны, новые люди не могли стать полноправными членами офицерского общества. Многие правила офицерской жизни не распространялись на прапорщиков.
Им даже было отказано в дуэлях, которые на протяжении веков были связаны с понятиями долга и чести. По мнению многих командиров, новоиспеченные прапорщики ускоренных курсов не попадают под эти категории, как не пользующиеся правами действительной службы. «К черту дуэль. Вызовет меня какой-то дурак, мальчишка, которого просто ремнем выдрать нужно, а я, чтобы не прослыть трусом, должен с ним стреляться». До войны все офицеры имели право на дуэль как исключительное средство решения вопросов, в которых задета честь. Теперь же она стала привилегией старого кадрового состава.
Другой причиной взаимного отчуждения, возникшего среди офицерства в военные годы, была неготовность молодых офицеров к командованию нижними чинами. Почти вся русская армия нуждалась в грамотных офицерах-инструкторах, которые смогли бы сплотить отдельных людей в военной форме в единые отряды. Хотя программы школ прапорщиков несколько раз менялись, качество выпускников по-прежнему оставалось низким, и эта проблема так и не была решена в годы войны: «…главное - отсутствие крепких духом офицеров-инструкторов. Последние набирались или из стариков, или из зеленой молодежи, которых самих надо было учить военному делу. Особенно резко эти недочеты сказывались в пехоте, где потери и убыли кадровых элементов были особенно высоки».
Плохая подготовка и неумение общаться с подчиненными приводили к отрицательному отношению к прапорщикам среди нижних чинов.
Это можно установить по характеристикам, даваемым офицерам-прапорщикам в солдатских письмах и фронтовом фольклоре. «Всего более угнетает, что старыми солдатами командуют выскочки-офицеры. Солдат они не понимают или понимают, а забот не видно». Кроме того, солдат угнетало то, что офицерская молодежь, не воспринимая порядков и культуры нового для них армейского общества, пытается утвердить себя в нем через грубое отношение к подчиненным, что ранее было недопустимо. «Мы без офицера, что без головы. Да беда, что голова худа. Что хуже… У нас прапорщик был: и невинен, а в морду бил». Больше всего по солдатскому самолюбию ударяло то, что многие прапорщики были из одной с ними среды. Если вспомнить, каким способом отбирались из воинских частей кандидаты на учебу, станет ясно, что это был далеко не лучший элемент.
В большинстве своем они были из тыловой службы. Вообще в школах прапорщиков количество юнкеров с боевым опытом было невелико. В 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Петергофских школах из 1098 человек с боевым опытом было 19 %. Во 2-й Московской из 542 учащихся боевой опыт имели 37 %. Здесь следует отметить, что в общее число людей с боевым опытом входят как бывшие под огнем противника, так и находившиеся возле линии фронта. Если же брать в расчет непосредственно участвовавших в сражениях, то их число будет еще меньше. Солдаты считали обидным подчинение не опытному командиру, а плохо обученному прапорщику, которых иногда называли «заурядами». «Здесь опять эти зауряды самые. Обида мне и всему воинству. Свинаря вместо царя». Поведение молодых прапорщиков на фронте было объектом солдатских шуток и рассказов. Причем высмеивалось не наличие как таковых, а неумение и нежелание ими пользоваться.
Это был своеобразный акт недоверия к молодым офицерам, который в принципе был недопустим в условиях фронта. Многие участники мировой войны отмечали, что «…для того, чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно, чтобы солдаты доверяли своим командирам». Для прапорщика, чтобы стать «своим» для солдатского мира, необходимо было побывать под огнем. По поведению человека в таких условиях судили о его профессиональной пригодности: «У нас офицер ни тебе учен, ни тебе умен, а словно индюк выхаживает. Зато до дела - ни пальчиком. Ждем, когда же бой испытает».
Подобное отношение касалось в первую очередь выпускников ускоренных курсов, находившихся в более трудных условиях. Оторванные войной от привычных занятий, они попадали в новый, непонятный для них мир. Не зная его законов, плохо подготовленные к восприятию условий войны, они не могли найти общий язык ни с другими офицерами, ни со своими солдатами. Многие прапорщики стремились соединиться с солдатской массой, находясь на одном с ней уровне: «Вы не зовите меня «ваше благородие», когда бываете наедине со мной, зовите просто «Дмитрий Прокопьевич».
Этим они пытались разрушить барьер, разделявший офицерство и солдат, остававшийся нерушимым, несмотря на различные социальные изменения, произошедшие в русском обществе в начале века и в период Первой мировой войны. Новые офицеры всячески подчеркивали, что имеют социальный статус одинаковый с солдатами (это считалось недопустимым в традиционном офицерском обществе): «Знаете что, поручик Завертаев, я не знаю, какого вы происхождения, но я того же самого, как и эти солдаты, и когда мне говорят, что солдаты - это серая скотинка, то я отношу это на свой личный счет».
Другие, наоборот, чувствовали, что они внутренне не соответствуют новой для них военной среде. С этой точки зрения весьма характерны заметки, сделанные прапорщиком С. М. Устиновым во время его службы в Симферополе в 33-м запасном пехотном полку. Поступив в армию добровольцем, Устинов после некоторого пребывания в полку был направлен в Одесское военное училище на краткосрочные курсы подготовки офицеров, так как до войны он работал нотариусом. После завершения учебы, получив чин прапорщика, он направляется в качестве командира в свой полк и оказывается командиром тех людей, которые недавно обучали его азам военной науки. «Странно мне было чувствовать себя пред этим опытным старшим солдатом, - описывает автор встречу со старым фельдфебелем, - который знал, вероятно, службу более, чем я, офицером, высоко стоящим над ним по лестнице субординации, когда всего четыре месяца назад он был моим непосредственным начальником, распоряжения которого были для меня законом».
Подобные офицеры не представляли, в каком мире они оказались, надев новые погоны. Они не были готовы командовать, принимать ответственные решения, то есть выполнять функции командира, к выполнению которых готовили в традиционных военных училищах. С. М. Устинов отмечает, что, став офицером, он «просто боялся… не за себя, нет, а за ту ответственность, которую я должен был взять за других. Я понял, что во мне не было главного, что нужно было для командного состава: я мог повиноваться, но не приказывать другим. Я чувствовал себя более штатским, чем когда-нибудь».
Поведение молодых прапорщиков на фронте было объектом многих солдатских шуток и рассказов. Причем высмеивалось не наличие знаний как таковых, а неумение и нежелание ими пользоваться. Это был своеобразный акт недоверия к молодым офицерам, который в принципе был недопустим в условиях фронта. Многие участники мировой войны отмечали, что «…для того, чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно, чтобы солдаты доверяли своим командирам».
Интересно, что подобным испытаниям и насмешкам подвергались именно окончившие школы прапорщиков. Выпускники ускоренных курсов при военных училищах находились в глазах старых офицеров, считавших, что имя учебного заведения говорит само за себя, в более выгодном положении. Что же касается солдатской массы, то в ней особенно ценились произведенные в офицерский чин за отличие. Как правило, это было награждение Георгиевским крестом, резко поднимавшем общественный статус его владельца.
Особенно трудным для молодых прапорщиков был процесс вхождения в офицерское общество. Здесь им пришлось столкнуться со старыми офицерами, считавшими себя хранителями традиций военного сословия. Именно они - хорошо подготовленные профессионалы - стремились сохранить в неприкосновенности, несмотря на социальные и психологические изменения в обществе, вызванные тремя годами тяжелой войны принципы офицерской жизни и взаимоотношений.
Новые офицеры всеми силами стремились войти в новый для них мир, используя при этом различные способы, которые часто вызывали еще большее неприятие кадрового офицерства. «… Все были произведены уже давно в офицеры, причем, ставши офицерами, они, естественно, очутились на первых порах в сложном положении. Они больше, чем кто-либо, чувствовали разницу между кадровым офицерством и собой, и им особенно трудно было выбрать ту или иную линию поведения на новом поприще, открывшиеся для них офицерской звездочкой. Всех их можно было разделить по индивидуальным свойствам на две группы.
К первой относились те прапорщики, которые сразу же решились сделаться «господами», что при их неумении выглядело смешно и породило много комических сцен. Такие обыкновенно чувствовали себя с первых же шагов со всеми в равном положении: совали первыми свою руку, вмешивались в разговоры, их не касающиеся, авторитетно заявляли свое мнение старшим.
Вторая группа долго присматривалась к старому офицерству, как никогда изучая его привычки, характер и манеры, и перенимала их постепенно, более или менее удачно. Этим они многое выигрывали, и к ним кадровые офицеры настолько привыкли, что не делали для них никакой разницы».
Оказавшись в военной среде и одновременно отторгнутые ею, они становились легкой добычей разных организаций, ведущих антивоенную и антиправительственную пропаганду. Не случайно именно среди прапорщиков, не имеющих четких представлений о войне и ее целях, о роли офицера в армии, разворачивается разного рода агитация. Один из участников войны - генерал В. А. Кислицын - отмечал, что «…офицеры старой школы все сплошь были монархистами». Что же касается остальных, то «… все эти господа (земгусары, агитаторы) облекались во всевозможную форму, украшали себя шпорами и кокардами и втихомолку обрабатывали низы армии, главным образом - прапорщиков».
Постепенно, к концу 1916 г., офицерский корпус и русская армия приобрели новые черты. Особенно это коснулось офицерского корпуса, наиболее пострадавшего от потерь. Попытки восполнить эти потери приводили к ухудшению качества состава корпуса, что сразу сказывалось на боеспособности армии: «За три года войны большинство кадровых офицеров и солдат выбыло из строя, и оставались небольшие кадры, которые приходилось спешно пополнять отвратительно обученными людьми из запасных полков и батальонов. Офицерский состав приходилось пополнять вновь произведенными прапорщиками, тоже недостаточно обученными. Были не только роты, но и батальоны, во главе которых находились молодые прапорщики». Эта молодежь стала основой нового офицерского корпуса, складывающегося в условиях военного времени.
К 1916 г. фактически командный состав полностью менялся несколько раз. Учитывая, что пополнения состояли в основном из выпускников школ прапорщиков, и опираясь на анализ системы приема и подготовки в этих учебных заведениях, можно утверждать о складывании к этому времени совершенно нового типа офицера русской армии.
Новый тип офицера резко отличался от довоенного. Прежде всего это был человек, ставший офицером не по воспитанию и убеждениям, а по необходимости. В его подготовке отсутствовали важные элементы традиционного обучения мирного времени. Внимание уделялось ускоренности выпусков, а не глубине знаний, получаемых за короткое время. Совершенно не готовые к новой роли офицера, эти люди не могли найти себе применения на фронте. Они были обязаны своим положением войне, превратившей их из ничего в «благородия», предоставив возможность дослужиться до дворянства. В силу карьерных устремлений они окончательно оказались отделены от солдат и в то же время не принятыми старыми кадровыми офицерами. Полная неприспособленность к военной жизни и отсутствие твердых убеждений, являвшихся основой офицерского мировоззрения, делали их способными к совершению необдуманных поступков. Это могут подтвердить события 1917 г.
Копылов Н. А.
Из книги Неизвестный Мессершмитт автора Анцелиович Леонид ЛипмановичБудни военного времени В стране и за ее пределами происходили знаменательные события. Хейнкель строил четырехмоторный Не-177, заказ на который он получил еще в середине 1938 года. Переделанный под пикирующий бомбардировщик «Юнкерс» Ju-88 удвоил свой первоначальный взлетный
Из книги Императорская кухня, XIX - начало XX века автора Лазерсон Илья ИсааковичЗавтраки и обеды военного времени Когда началась Первая мировая война и Николай II в августе 1915 г. отъехал в Ставку, там сложился свой церемониал приема пищи. В Ставке также практиковались два «официальных» приема пищи, только несколько смещенных по времени: в 12.30
Из книги Собибор - Миф и Реальность автора Граф Юрген2. Показания военного времени и первых послевоенных лет Всего лишь через два месяца после прибытия в Собибор первых эшелонов с заключенными, 1 июля 1942 года, лондонская газета польских эмигрантов Polish Fortnightly Review («Польское двухнедельное обозрение») опубликовала статью об
Из книги Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны автора Лоу КитГлава 16 ВЫБОР ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ Вторая мировая война никогда не рассматривалась обычным конфликтом из-за территории. Это была еще и война расовой и этнической принадлежности. Некоторые определяющие ее события не имели ничего общего с завоеванием и удерживанием реальной
Из книги Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине автора Шубин Александр Владленович8. По законам военного времени Каждую из приходящих в Екатеринослав армий жители оценивали прежде всего по грабежам. На общем фоне гражданской войны меры Махно против грабителей можно признать удовлетворительными. По свидетельству того же Гутмана, «такого повального
автора Корниш НИзменения военного времени Опыт, приобретенный во время войны, повлек за собой целый ряд организационных изменений в вооруженных силах. Новое техническое оборудование, такое как телефоны, стало общеупотребительным на всех уровнях. Количество пулеметов сильно возросло
Из книги Русская армия 1914-1918 гг. автора Корниш ННовшества военного времени Одним из способов, которые русские стали использовать для преодоления трудностей фронтальных атак, стало формирование гренадерских взводов, предназначенных для действий на острие наступления. Другим явилось применение партизанской тактики,
автора Из книги Загадки ленд-лиза автора Стеттиниус ЭдвардГлава 22. Визит в Великобританию военного времени В 1.30 15 июля 1942 года швейцар впустил меня в здание на Даунинг-стрит, 10. Вместе со мной был У. Баллит, прибывший с поручением от военно-морского министра Нокса. Так как заседание Военного кабинета еще продолжалось, мы
Из книги Спасительный 1937-й. Как закалялся СССР автора Романенко Константин КонстантиновичЧасть II. По законам военного времени
Из книги Сионизм в век диктаторов автора Бреннер Ленни24. ПРОВАЛ СПАСАТЕЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ Помощь европейским евреям во время второй мировой войны может рассматриваться только в контексте общих военных усилий союзников. Во все времена главной заботойВеликобритании и Франции, а затем и Соединенных Штатов было
Из книги Россия в XVIII веке автора Каменский Александр Борисович4. Россия в условиях военного времени Заключив летом 1700 г. мирный договор с Турцией, Россия объявила войну Швеции и двинула свои армии в сторону крепости Нарва. Формально целью войны провозглашалось возвращение «отчин» и «дедин», т. е. прибалтийских земель, некогда
автора Лор ЭрикЭкономическая политика военного времени После внезапного начала войны министр иностранных дел С.Д. Сазонов заявил: никаких репрессивных мер, касающихся личности или имущества граждан враждебных государств, принято не будет{196}. Как утверждает Эдвин Борхард, «пожалуй, ни
Из книги Русский национализм и Российская империя [Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны] автора Лор ЭрикРазвитие конфискационных мер в условиях военного времени До войны уже существовали меры, которые ограничивали права как иммигрантов из других стран, так и подданных Российской империи еврейского, польского и немецкого происхождения на приобретение земли. Однако путь
Из книги Униформа Красной армии автора Липатов Павел БорисовичСнаряжение военного времени Из соображений экономии многие предметы снаряжения из кожи заменили брезентовыми или кирзовыми, где кожаными оставались лишь некоторые, наиболее ответственные детали. Так, полоска кожи с дырками для затягивания нашивалась на
Из книги Война: ускоренная жизнь автора Сомов Константин КонстантиновичПо нормам военного времени Путь солдата на войне и вблизи ее обычно катился по замкнутому кругу: запасной полк, передовая, госпиталь, опять запасной полк и передовая - и так до конца всемирного побоища. Для этих этапов приказом народного комиссара обороны № 312 от 22
30.03.2012 в
Очень интересная, на мой взгляд статья, о составе русской армии и русского офицерства перед Первой Мировой войной. У нас были очень талантливые командиры. Интересно то, что статья написана во времена махрового расцвета СССР. Героям Первой мировой посвящается…
К числу важных условий, характеризующих боеспособность армии, относится состояние офицерского корпуса. К началу XX в. в русской армии оно было неудовлетворительным, что стало одной из причин поражения России в войне с Японией. Это проявилось в недостатке опыта у многих командиров корпусов и начальников дивизий, а также в отсутствии каких-либо возможностей для усовершенствования знаний старшего и высшего командного состава, начиная с командиров полков. В результате они оставались с тем багажом, который был ими приобретен в молодости в юнкерских или военных училищах. Все это сказалось в ходе военных действий в 1904-1905 годах.
К сожалению, социальный состав, имущественное положение, образование, национальный состав высшего командного состава русской армии накануне первой мировой войны до сих пор не исследовались. Задача данной статьи – хотя бы частично восполнить этот пробел. Для выяснения имущественного положения некоторых категорий командного состава русской армии впервые привлечен такой источник, как формулярные списки.
Русский офицерский корпус еще с начала XVIII в. (со времени создания регулярной армии) подразделялся на три категории: обер-офицеров (младший офицерский состав), штаб-офицеров (старший офицерский состав) и генералов. В апреле 1914 г. в офицерском корпусе России насчитывалось 40 590 обер- и штаб-офицеров и генералов. При этом существовал «некомплект» – по штатному расписанию он исчислялся в 3380 человек. Нехватка офицеров наблюдалась еще в конце прошлого века. Военный министр А.Н. Куропаткин во всеподданнейшем докладе за 1900 г., касаясь причин этого явления, писал: «С течением времени комплектование офицерского корпуса все более затрудняется. С открытием большого числа новых путей для деятельности лиц энергичных, образованных и знающих в армию идут, наряду с людьми, имеющими призвание к военной службе, также неудачники, которым не повезло на других дорогах». После русско-японской войны профессия офицера становится еще менее популярной. Участие армии в карательных экспедициях против мирного населения в период революции 1905-1907 гг. усугубило положение.
Существовала определенная отчужденность офицерства от других слоев общества и в первую очередь от интеллигенции. Причина этого заключалась прежде всего в различии общественных идеалов. Вопросы общественной жизни мало волновали офицеров. Их подавляющему большинству даже умеренно либеральные воззрения кадетов представлялись слишком радикальными. Вместе с тем офицерство, презрительно относясь к штатским «шпакам», держало себя отчужденно от других общественных групп. Больше всего это обнаруживалось в кавалерии, менее – в артиллерии и инженерных войсках. Русское офицерство в рассматриваемое время представляло собой, по существу, замкнутую касту. Все это не могло не оказывать косвенного влияния на увеличение «некомплекта» офицеров. В 1913 г. военное министерство не обеспечило прием в 21 военное училище лиц с законченным средним образованием, даже несмотря на то, что значительную часть поступавших в эти училища составляли лица, окончившие кадетские корпуса. В силу этого в пяти пехотных и двух казачьих училищах был создан дополнительный курс, соответствовавший седьмому классу среднего учебного заведения, на который принимались лица, окончившие шесть классов гимназии. Это говорит о том, что люди, получившие законченное среднее образование, редко выражали желание избрать профессию офицера.
К 1912 г. офицерский корпус в сословном отношении представлял собой следующее (в проц.):
генералы штаб-офицеры обер-офицеры
87,5 71,5 50,4
Потомственные дворяне Потомственные граждане Духовенство
7,7 10,5 14,4
Анализируя эти данные, можно сделать следующие выводы: основную часть офицерского корпуса по-прежнему составляет дворянство, однако роль последнего постепенно падает (от 87,5% среди генералов до 50,4% среди обер-офицеров). Удельный вес буржуазных элементов (потомственных граждан и купечества) возрастает почти в 2 раза, а лиц податных сословий – более чем в 10 раз (с 2,7% до 28%)- Однако значительное увеличение среди младшего офицерства числа выходцев из демократических слоев населения не оказывало существенного влияния на изменение офицерской идеологии. Наоборот, молодые офицеры быстро усваивали представления своих старших коллег. «Сами офицеры большей частью нищи, незнатны, многие из крестьян и мещан,- писал по этому поводу один из современников. – А между тем тихое и затаенное почтение к дворянству и особенно к титулу так велико, что даже женитьба на титулованной женщине кружит голову, туманит воображение».
Как известно, в России вместо национальности обычно указывалось вероисповедание; поэтому национальную принадлежность офицеров можно определить лишь приблизительно. Впрочем, в военно-статистическом ежегоднике за 1912 г. появляются уже данные о национальности.
Национальный состав русской армии был в основном стабилен. Подавляющее большинство всех категорий офицеров (около 86%) составляли русские. К 1912 г. по сравнению с 1903 г. можно отметить лишь два изменения: некоторое уменьшение доли генералов из поляков (с 3,8% До 3,3%), а также немцев (с 10,3% до 6,5%){9}.
Данные об уровне образования офицерского корпуса свидетельствуют о том, что он был невысок. Высшее военное образование имели немногим более половины генералов, менее 1/5 штаб-офицеров и немногим более 3% обер-офицеров. Около 8% генералов, больше 1/3 штаб-офицеров и почти половина обер-офицеров получили только низшее образование (окончили юнкерские училища).
Что же представлял собой генералитет русской армии? В апреле 1914 г. из 1574 генералов полных было 169, генерал-лейтенантов – 371 и генерал-майоров – 1034. Из них имели высшее военное образование (в подавляющей части окончили Академию Генерального штаба) 106 полных генералов (62,3%), 223 генерал-лейтенанта (60%), 565 генерал-майоров (54,6%). В целом число генералов, имевших высшее военное образование, составляло 56,1%. С 1901 г. число генералов, получивших такое образование, возросло всего на 5,8%.
Генералы, не имевшие высшего военного образования, в подавляющей части являлись гвардейцами (либо прямо зачисленными в гвардию, либо перешедшими туда позднее). Как известно, служба в гвардии давала ряд преимуществ при продвижении по службе. Гвардейские офицеры при переходе в армию повышались в чине. В гвардии отсутствовал чин подполковника, и капитаны производились сразу в полковники. Кроме того, при замещении некоторых должностей (например, командира полка) преимущество отдавалось гвардейцам. Это способствовало тому, что среди генералов, не имевших высшего военного образования, было очень много гвардейских офицеров. Среди полных генералов они составляли 81,2%, среди генерал-лейтенантов - 66,7%, среди генерал-майоров – 49%. Это говорит о том, что нормальное продвижение по службе Для армейских офицеров, не имевших высшего военного образования, задерживалось наличием гвардии, хотя удельный вес последней в армии в целом был ничтожен (не более 2-3% общей численности). На 70 дивизий пехоты (гренадерских, пехотных и стрелковых) в русской армии было 3 гвардейских дивизии; в кавалерии удельный вес гвардейских частей был несколько выше. Каковы же были условия приема офицеров в гвардию? Для того чтобы быть выпущенным в гвардию, формально требовалось успешно окончить училище, получив так называемый гвардейский балл (средний балл по всем предметам не ниже 9 и по строевой службе - не менее 11 при 12-балльной системе). Для направления из училища в ту или иную гвардейскую часть необходимо было наличие в ней вакансий. Последние же в военных училищах распределялись строго по количеству баллов. Большинство гвардейских вакансий предоставлялось выпускникам Пажеского корпуса и Николаевского кавалерийского училища.
Однако наличие гвардейского балла по успеваемости и вакансий в гвардейских частях было далеко не главным для зачисления в гвардию. Решающими являлись два фактора: согласие общества офицеров данной части на прием кандидата в полк и обладание определенными средствами для службы в нем. Общество офицеров данной части начинало знакомиться с кандидатом еще до выхода его из училища, особенно с его происхождением и личными качествами.
Поступавший в гвардейскую часть должен был иметь большие деньги. Самым «дорогим» считался лейб-гвардии гусарский полк, стоявший в Царском Селе. Для службы в нем требовалось располагать 500 руб. в месяц. Это была огромная сумма, в 5 и более раз превышавшая размер жалованья обер-офицера. Между жизнью гвардейца и армейского обер-офицера лежала целая пропасть. А если учесть, что гвардейские офицеры часто тормозили продвижение по службе армейских, то становится понятным тот скрытый антагонизм, который существовал между этими категориями офицерства.
Рассмотрим теперь, что представляли собой основные командные категории офицерского состава: командиры корпусов, начальники дивизий, командиры полков и командиры рот.
Все командиры корпусов были в чине полного генерала. В 1914 г. в русской армии насчитывалось 36 армейских корпусов и один гвардейский. Свыше 75% командиров корпусов были старше 55 лет (от 51 до 55 – 9 человек, от 56 – до 60 – 20 и от 61 до 65 – 7). Из 36 командиров корпусов высшее военное образование имели 33 человека, из них Академию Генерального штаба окончили 29 человек, Артиллерийскую академию– 2, Инженерную – 1 и Юридическую – 1. Не имели высшего образования командир гвардейского корпуса генерал В.М. Безобразов, 12-го армейского корпуса – генерал А. А. Брусилов и 2-го кавказского корпуса – генерал Г. Э. Берхман. Из командиров корпусов 25 человек в прошлом, один в настоящем служили в гвардии. Командиры корпусов обладали командным опытом. 27 из них командовали до этого дивизиями, остальные – бригадами или полками. Только командир 13-го армейского корпуса генерал М.В. Алексеев не командовал ни полком, ни бригадой, ни дивизией.
По «Расписанию» 1914 г., в русской армии было 70 пехотных дивизий: 3 гвардейские, 4 гренадерские, 52 пехотные и 11 стрелковых сибирских. Начальниками их были генерал-лейтенанты. В основном это были люди старше 55 лет (от 51 до 55 лет – 17, от 56-60 лет – 48 и от 61 до 65 лет – 5). Среди них 51 имел высшее военное образование (63,2%), из них Академию Генерального штаба окончили 46, Инженерную – 4, Артиллерийскую – 1. Из начальников пехотных дивизий гвардейцами (или в прошлом, или в настоящем) являлись 38 человек. Из 19 человек, не имевших высшего военного образования, 15 были гвардейскими офицерами. Кавалерийских дивизий было 17 – 2 гвардейские и 15 армейских. Возраст начальников кавалерийских дивизий был несколько моложе (от 46 до 50 лет – 5, от 51 до 55 лет – 8, от 56 до 60 лет – 4). 14 командиров кавалерийских дивизий окончили Академию Генерального штаба и только 3 имели среднее военное образование (из них 2 в прошлом были гвардейскими офицерами). Почти все начальники как пехотных, так и кавалерийских дивизий имели командный опыт в прошлом. 74 командовали полками, а некоторые из них артиллерийскими бригадами; 6 командовали кавалерийскими бригадами, 6 были начальниками штабов дивизий или корпусов. Только начальник 31-й пехотной дивизии генерал Н.И. Протопопов ничем, кроме роты, не командовал, состоял на штабной работе, но начальником войсковых штабов не был.
Перейдем к данным о командирах полков. В 1914 г. в русской армии насчитывалось в 67 пехотных армейских дивизиях 268 полков. Проанализируем сведения по 164 полкам{17}. Из числа рассматриваемых командиров полков с высшим военным образованием (окончивших Академию Генерального штаба) было 59 (или 39%), служивших в прошлом в гвардии – 42, из них только 11 имели высшее военное образование. 62 командира полка не имели высшего военного образования и не служили з гвардии. Образовательный уровень двух человек не указан. Возраст от 41 до 45 лет имели 34 командира полка, от 46 до 50 лет – 62, от 51 до 55 лет – 38, от 56 до 60 лет – 16. Возраст четырех человек не указан. Из 48 командиров кавалерийских полков (гусарских, уланских и драгунских) на 1 мая 1914 г. числилось 43 человека. Высшее военное образование имели 10 (23,5%), служили в гвардии 8 (только один из них имел высшее военное образование). Армейских офицеров, не имевших такового, было 26, то есть около 60%. Возраст командиров кавалерийских полков был в среднем такой же, как и в пехоте (от 40 до 45 лет – 12 человек, от 46 до 50 лет – 14, от 50 до 55 лет – 17).
Общее число командиров рот (исходя из расчета 17 рот на полк) составляло более 5 тыс. человек. Рассмотрим сведения о 500 из них, что составляло около 10% их количества. Выделим 250 командиров рот, старших по производству в капитаны (получивших этот чин в 1900-1901 гг.), и 250 ротных командиров, младших по производству (получивших данный чин в 1909-1912 гг.). Это даст возможность установить крайние границы возраста ротных командиров, а также определить длительность пребывания их в этой должности. Возраст командиров рот, старших по производству, от 51 до 55 лет был у 130 человек, от 46 до 50 лет - у 118, от 41 до 45 лет - у 2. Возраст младших по производству командиров рот был: от 46 до 50 лет - у 3, от 41 до 45 лет - у 25, от 36 до 40 лет - у 179, от 31 до 35 лет - у 42, от 26 до 30 лет - у 1. Следовательно, как правило, офицеры становились командирами рот, имея возраст 35 лет, во всяком случае, не менее 30 лет. Образование ротных командиров было довольно скромным. У подавляющей части оно ограничивалось юнкерским училищем. Из 250 командиров рот, старших по производству, окончили военные училища 37, а юнкерские – 213. Из младших по производству ротных командиров военные училища окончили 36, а юнкерские – 214. Продолжительность командования ротами была велика. Так, 250 ротных командиров, старших по производству, состояли в этой должности более 10 лет. Сопоставим теперь сведения об основных командных категориях офицерского корпуса русской армии перед первой мировой войной с аналогичными данными, относящимися к 1903 году.
В ходе русско-японской войны в составе офицерского корпуса обнаружились существенные недостатки: слабая подготовка высшего звена генералитета, отсутствие должного командного опыта у значительной части начальников дивизий и командиров корпусов, а также слабые познания как в теории, так и в современном состоянии военного дела. Перед военным министерством была поставлена задача ликвидировать эти недочеты. К началу первой мировой войны кое-что в этом направлении было сделано. Принимались, в частности, меры к повышению уровня знаний командиров корпусов и начальников дивизий. «В 1906 году вышло первое высочайшее повеление установить соответствующие занятия высшего командного состава, начиная от командиров частей (полков) до командиров корпусов включительно, направленные к развитию военных знаний». Однако общий уровень военных знаний у основных категорий офицерского корпуса (исключая командиров корпусов) изменялся медленно. Так, командиров полков с высшим военным образованием в 1903 г. было 29,8%, а в 1914-м - 39%; начальников дивизий соответственно - 56,5% и 63,2%; командиров корпусов - 57,1% и 90,1%. Принимались также меры по омоложению офицерского корпуса. Если в 1903 г. среди командиров корпусов 67% было старше 60 лет, то в 1914 г. их осталось 10%, среди командиров полков в 1903 г. около половины (49,2%) были старше 50 лет, а в 1914 г. эта категория составляла 27,7%. В меньшей степени изменения коснулись командиров рот, возраст которых был довольно почтенен. Несколько сократилась продолжительность периода пребывания офицеров в этой должности.
В сословном отношении офицерский корпус сохранял в основном дворянский характер. Однако члены его в отличие от того, что наблюдалось в XVIII и первой половине XIX в., почти в абсолютном большинстве происходили не из поместного, а из служилого дворянства. Наличие земельной собственности даже у генералитета и гвардейских офицеров было явлением далеко не частым. Из 36 командиров корпусов земельной собственностью обладали 5 человек. Наиболее крупным помещиком был командир гвардейского корпуса генерал В.М. Безобразов, владевший имением в 6 тыс. десятин земли и золотыми приисками в Сибири; трое владели имениями величиной около 1 тыс. десятин, у одного размер имения не указан. Таким образом, среди самой высшей командной категории земельными собственниками являлись лишь 13,9%. Что касается начальников пехотных и кавалерийских дивизий, то данные о собственности отсутствуют у 6 из них. Недвижимой собственностью обладали 5 человек (2 гвардейских генерала, являвшихся крупными помещиками, и 3 армейских, из которых 2 владели имениями, а 1 - собственным домом). Следовательно, земельными собственниками были только 4,9% начальников дивизий.
Обратимся к командирам полков. Как указывалось выше, здесь анализируются сведения о командирах всех гренадерских и стрелковых сибирских, а также половине пехотных полков (61,1% их общего числа). Кроме того, рассматриваются данные о командирах 48 кавалерийских полков (гусарских, уланских и драгунских). Казачьи полки не учитываются ввиду особого положения казачьих офицеров. Таким образом, здесь анализируются сведения о 75% командиров кавалерийских полков. Данные о наличии земельной собственности имеются только на 197 командиров полков, или 59,3% их общего числа, указанных в «Расписании сухопутных войск». Земельной собственностью владели только 4 человека, что составляло немногим больше 2%. Среди 24 командиров гвардейских пехотных и кавалерийских полков не учитывается один, являвшийся членом императорской фамилии, а из остающихся 23 земельной собственностью владели 9 человек, или 39,1 %.
Таким образом, число земельных собственников среди старших категорий офицерского корпуса было также крайне незначительно. Однако если гвардейские офицеры были людьми состоятельными и, несмотря на отсутствие у большинства из них собственных имений, имели другие источники дохода (богатые родственники, наследство, участие в акционерных обществах, проценты с капитала и т. д.), то армейские офицеры, как правило, жили только на жалованье. Так было и в кавалерии, где служили прежде всего материально более обеспеченные офицеры. Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, служивший по окончании Академии Генерального штаба в 14-й кавалерийской дивизии, вспоминал: «Драгунские офицеры почти все жили на жалованье, уланы тоже, только в гусарском полку два-три человека имели, кроме того, доходы с имений или были женаты на богатых».
Среди гражданских чиновников картина была иной. Об этом свидетельствуют сведения о наличии земельной собственности у гражданских чиновников II и III классов, соответствовавших чинам командиров корпусов и начальников дивизий. Чиновников II класса в 1914 г. было 98, из них владели земельной собственностью 43 (43,8%); III класса - 697, из них обладали земельной собственностью 215 (30,8%). Итак, оказывается, что земельная собственность имелась среди чинов II класса военных у 13,9%, гражданских - у 43,8%; среди чинов III класса военных у 4,9%, гражданских - у 30,8%. Разница колоссальная! При этом может возникнуть вопрос, правомерно ли такое сопоставление, если иметь в виду, что чины гражданского ведомства соответствующего класса рассматриваются полностью, а военные чины того же класса - лишь выборочно (для II класса - командиры корпусов, для III – начальники дивизий). Мы исходили из того, что и те и другие представляли собою наиболее привилегированные в командном отношении категории генералитета (первые составляли 21,3% общего числа полных генералов - 36 из 169; вторые - 23,3% генерал-лейтенантов - 87 из 371) и это дает право на соответствующее сопоставление.
В XVIII и первой половине XIX в. (когда помещики жили, как правило, в своих имениях) в составе офицерского корпуса русской армии поместное дворянство было представлено весьма широко. Тогда оно явно предпочитало военную службу гражданской, считая ее своей прерогативой. Во второй половине XIX в. положение меняется, и наиболее родовитая часть дворянства устремляется на гражданскую службу. В связи с отменой крепостного права у дворян появляется возможность для новых видов деятельности (служба в земстве, органах городского управления, частная служба в банках и акционерных обществах). Однако главной причиной того, что дворянство предпочитало гражданскую службу военной, как нам представляется, было изменение отношения общества к профессии военного. Ореол, которым была окружена эта профессия, после Крымской войны постепенно тускнеет.
Наряду с этим было еще два обстоятельства, делавшие гражданскую службу более привлекательной для дворян. Во-первых, более благоприятные материальные условия для гражданских чиновников по сравнению с офицерами. В обстановке дворянского оскудения это имело весьма существенное значение. Если командир корпуса получал 9300 руб. в год, то жалованье министров (соответствовавших по рангу командирам корпусов) в начале XX в. равнялось 20 тыс. руб., а членов Государственного совета - 12-18 тыс. руб. в год. Та же картина наблюдается и при сопоставлении окладов начальников дивизий и губернаторов, относившихся по табелю о рангах к одному классу. Жалованье начальника дивизии равнялось 6 тыс. руб. в год, а содержание губернаторов даже далеко не первостепенных губерний от 9,6 до 12,5 тыс. руб. в год, то есть почти вдвое больше. Во-вторых, та роль, которую играли военные и гражданские чины в управлении государством. Военные стояли как бы в стороне от этого дела, гражданские же принимали в нем непосредственное участие. Это особенно ощущалось при достижении высших чинов. Хотя командиры корпусов, как и члены Государственного совета и министры, принадлежали к одному рангу, их роль в государственной жизни разительно отличалась; то же относится к начальникам дивизий и губернаторам, несмотря на то, что и те и другие являлись чинами одного класса. Это, конечно, не могло не делать в представлении поместного дворянства военную службу менее привлекательной.
В революционных событиях начала XX в. офицерский корпус русской армии участия не принимал, сохраняя верность престолу. Лишь отдельные офицеры проявили сочувствие к революции 1905-1907 годов. Более широкое распространение получили оппозиционные настроения, что нашло свое выражение в создании «Офицерского союза». Правительство начинает в связи с этим вести наблюдение за политической благонадежностью офицеров. В штабах военных округов была учреждена специальная должность начальника контрразведки, во главе которой стоял переодетый в штабную форму жандармский офицер. Официально круг деятельности его определялся борьбой со шпионажем, но на самом деле он «фактически держал под подозрением и следил не только за всем штабом, но и за своими начальниками». Ежегодно стали составляться «черные списки», в которые заносились «неблагонадежные» в политическом отношении офицеры. Эти списки доводились до сведения командиров полков, и дальнейшее продвижение по службе попавших в них офицеров приостанавливалось. Жандармская организация в армии возглавлялась небезызвестным проходимцем С.Н. Мясоедовым, подчинявшимся непосредственно военному министру В.А. Сухомлинову. Офицерство отнеслось резко отрицательно к приобщению жандармов к работе в армии.
Итак, накануне первой мировой войны состав офицерского корпуса русской армии несколько изменяется. Постепенно уменьшается число дворян, при этом на смену поместному дворянству приходит служилое: даже среди высших категорий офицерства помещики составляли исключение. Количество выходцев из буржуазных слоев общества в среде офицеров возрастает крайне незначительно. Заметно увеличивается, особенно среди обер-офицеров, число лиц, происходивших из бывших податных сословий (крестьяне, мещане). Наблюдается некоторое омоложение состава офицерского корпуса, особенно его высшего звена. Несколько улучшается постановка дела боевой подготовки командных кадров. Но в целом к началу первой мировой войны состояние офицерского корпуса русской армии изменилось незначительно. Таким образом, за 10-летний период, прошедший после русско-японской войны, ни военное министерство, ни правительство не извлекли должных уроков из поражения на Дальнем Востоке в 1905 году.